Последние недели силовые структуры проявляют рьяную активность в преследовании активистов, журналистов, правозащитников по всей Беларуси. Не исключением стала и Гомельщина. Десятки обысков и задержания прошли в Гомеле и области. Если раньше внимание силовиков привлекали правозащитники и журналисты, то сейчас очередной виток репрессий затронул и участников мирных акций осени прошлого года. В результате многим приходится в срочном порядке покидать родину.
Анна — участница мирных маршей в Гомеле, позже «партизан» — как и многие наши соотечественники, была вынуждена покинуть родной город после очередного обыска. Принимать участие в политической жизни страны Анна, как и многие белорусы, впервые начала в августе 2020 года. Женщина участвовала в женской цепи солидарности возле цирка и попала на фотографию в СМИ.
«Из-за этой фотографии мне пришлось уволиться из школы, где я работала учителем русского языка.
В то время, которое мы проводили у цирка, встречала знакомых, у нас образовался такой клуб по интересам. Мы выходили долго, вплоть до жестких задержаний. Когда начались столкновения, лично я боялась выходить, и больше не ездила в центр».
После этого пришло время «партизанщины».
«Хочу подчеркнуть, что мы никогда не делали чего-то противозаконного. Когда нас впервые задержали сотрудники ОМОНа, мы собрались с друзьями, нашими единомышленниками, просто хотели выехать за город. Это был обычный день, мы просто хотели отдохнуть».
Компания выехала за город и заметила слежку. Тогда же решили и уехать. Однако их остановили силовики, провели досмотр, в машине нашли флаг. Спустя две недели Анну вызвали по телефону в отдел. Заставили пройти полиграф, спрашивая, она ли поджигала «Табакерки», подкладывала ли проволоку на железнодорожные пути, находилась ли в указанное время в определенном районе.
На этом, казалось бы, все закончилось, однако 9 июля дома у Анны неожиданно прошел новый обыск. Что именно стало его причиной, женщина не поняла.
«Никакого протокола досмотра, как в прошлый раз, нам не оставили. В этот раз муж подписал протокол, но ему не давали его читать, ознакамливаться, фамилии выписывать. Он лишь убедился, что там указано, что ничего не нашли. Не запомнил ни фамилий, ничего».
Когда Анна попросила одного из сотрудников показать удостоверение и назвать фамилию, он просто достал красное удостоверение и не раскрывая спрятал.
«Это было похоже больше не на досмотр или обыск, это скорее было похоже на какой-то бандитский захват, потому что они себя вели очень странно. Вроде обходительно, но сразу показали, что у них есть все права на наше задержание. Сказали, что могут нас задержать, но мол, у вас же дети, типа одолжение сделали, что не задержали. Осматривали телефоны, историю поиска, личные фотографии, все труднодоступные места, там, где даже я никогда не залазила — везде. Дом не переворачивали, например, одежду не доставали, но лазили везде, просто руками ощупывали все места».
Обыск проводили трое сотрудников, присутствовали двое понятых. Анна рассказала, что понятыми могли быть учащиеся какого-то военизированного учебного заведения:
«Силовики привезли их с собой на машине. Когда они вышли из дома, муж услышал их разговор, они общались как друзья, и напоследок один из сотрудников просил передать привет какому-то их общему знакомому. То есть понятыми были их люди».
По поводу постановления на обыск, Анне и ее мужу ответили, что постановление есть. Однако, что стало причиной обыска, сотрудники так и не ответили.
«Они сказали, "Ну, нам позвонили, следователь сказал проверить, мы ничего не знаем". Ответы были совершенно невразумительные».
Во время обыска силовиков интересовали даже детские игрушки.
«Дети были дома. У детей есть большой конструктор, там были разные цвета, но в каком-то фрагменте получилось так, что сложились белая, красная и белая детали. Сотрудник поднял этот конструктор, и говорит "Так вы что, детей этому учите?"».
Во время обыска силовики задавали вопросы о личной жизни. Выяснили, что Анна работает репетитором, занимается с детьми.
«Очень долго пытались выяснить, как я работаю, что обсуждаю с детьми, о чем разговариваю с родителями, что им рассказываю, веду ли я какую-то пропагандистскую деятельность с учениками. Они долго рылись в моих телефонах, контактах, переписке с родителями».
После неожиданного обыска семья решила покинуть Беларусь.
«На сборы у нас было два дня — сделать тесты, собрать вещи. Родители не знали, что мы уехали, мы им сообщили, когда уже уехали из Беларуси. Все телефоны, технику забрали».
Флагшток