В 1990 году в Гомеле прошла одновременная забастовка нескольких крупных промышленных предприятий. Проект 1142Х рассказывает о том, как такое стало возможно в условиях авторитаризма.
Художник: Street Wind
«Забастовка на Гомсельмаше» — сегодня эта фраза звучит невероятно. Но в 1990 году в Гомсельмаш стоял у истоков забастовочного движения Беларуси. Его инициатором был рабочий завода Евгений Мурашко. Герой тех событий рассказал о том, что вынудило рабочих защищать свои права и чем все закончилось.
В июле 1989 года в Верховный Совет БССР утвердил госпрограмму преодоления последствий аварии на Чернобыльской АЭС на 1990–1995 годы. Одним из пунктов программы была выплата жителям пострадавших территорий пособия в размере 300 рублей, получившее в народе название «гробовые».
Гомель, несмотря на свою близость к эпицентру катастрофы, в эту программу не вошел. Евгений Мурашко посчитал это несправедливым и начал развешивать листовки с агитацией гомельчан поднять этот вопрос.
Активист надеялся на отклик людей, которые могли видеть лицемерие властей с первых дней после трагедии. Евгений Мурашко считает, что истоки гражданского протеста в Гомеле стоит искать в первомайской демонстрации 1986 года, которая состоялась через несколько дней после аварии.
«1 мая, мы идем в колоннах по традиции первомайской демонстрации. Идут рабочие люди, несут детей, жарища. И стоит председатель облисполкома товарищ Камай [первый секретарь гомельского обкома коммунистической партии в то время — прим. Флагшток] в войсковой плащ-накидке. Вопрос: "Что за такие дела?" Понимаете, чучело стоит какое-то на постаменте, а мы идем, хвалим "Слава КПСС", "Ура" и все такое. Вот оттуда-то оно и пошло. Люди стали смотреть более внимательно и любым мелочам начали придавать значение. А как такового-то "движения" и не было».
Евгений Мурашко составил список из 11 требований и стал писать обращения к руководству БССР и СССР, начал агитацию среди работников кузнечно-прессового цеха Гомсельмаша, в котором работал. Будучи главой профсоюзного комитета цеха, он обратился за поддержкой к профкому завода, однако успеха это не возымело.
«И тогда я уже конкретно стал готовить забастовку. Я разработал регламент, согласно которому мы назвали это "оккупационной забастовкой". Согласно его администрация цеха отстранялась от управления, начальник цеха становился простым гражданином… и уже не имел возможности руководить».
На собрании профкома кузнечно-прессового цеха было принято решение провести двухчасовую забастовку. Такой формат был выбран для того, чтобы избавить участников забастовки возможных репрессий. В то время согласно законодательству отсутствие на рабочем месте больше трех часов считалось прогулом и давало возможность руководству уволить работника.
Начало забастовки было запланировано перед обеденным перерывом. Начальник цеха до последнего сомневался, однако уступил под напором активиста:
«В 12:55 я вошел в цех. Цех кузнечно-прессовый, кругом шум. Пора начинать. Начальник цеха говорит: "Евгений Васильевич, может не надо?" Я говорю: "Надо, Федя, надо!"»
Войдя в цех, Евгений Мурашко стал показывать рабочим жест в виде скрещенных рук.
Художник: Street Wind
«И смотрю, я иду по цеху по пролету и сзади меня станки одни, тише, тише, тише… Когда дошел до конца цеха, последний станок вырубается и тишина».
Благодаря активности Мурашко к началу марта 1990 года к инициативе присоединилось 15 цехов завода. Заводской профсоюз, возглавляемый в то время Александром Бухвостовым, увидев, что рабочие сами взяли инициативу в свои руки, принял решение возглавить забастовочное движение. Активист считает, что это было политическое решение:
«Это меня убило, слово "возглавить". Говорят "Не можешь разогнать, то надо возглавить". Так оно и получилось, собственно говоря, как по задумке».
Митинг в цеху Гомсельмаша. Слева Евгений Мурашко, в центре Александр Бухвостов. Фото: vytoki.net
Сопредседателями забастовочного движения были выбраны три человека, однако госСМИ лицом протеста сделали только Бухвостова, который не только возглавлял заводской профсоюз, но так же был и партийным организатором Гомсельмаша.
Общезаводская забастовка проходила в том же формате, что и заводская. Директор отстранялся от руководства, его функции на время забастовки перешли стачкому.
Колонна Гомсельмаша на городском митинге 26 апреля 1990 года. Фото: vytoki.net
В тот день 26 апреля 1990 года в Гомеле бастовал не только Гомсельмаш, но и Завод имени Кирова, Радиозавод, Завод станочных узлов и другие. Приобщение к забастовке других гомельских предприятий во многом стало возможно благодаря активности Евгения Мурашко. Он лично ходил по предприятиям, агитировал работников присоединиться к общегородскому забастовочному движению.
Достигнув успеха, Мурашко инициировал создание областного забастовочного комитета, а затем республиканского. Так, изначально цеховая инициатива выросла до республиканского уровня.
С волей 37 тысяч работников Гомсельмаша нельзя было не считаться, поэтому руководство предприятия воспротивиться ей не решилось. Директор Гомсельмаша Станислав Дрозд официально проголосовал против забастовки, но неформально был вынужден ее поддержать. Также повело себя и партийное руководство предприятия.
«Уже 27-го приходит Леонид Васильевич Барабанов, секретарь парткома, нервный, психованный. Он говорит: «Пришло по телетайпу сообщение, что к нам приедет Камай и Соколов. Уже выехали. Что делать? Нас снимут... Зовите людей после работы к заводоуправлению Гомсельмаша!»
Забастовка получила такой резонанс, что на Гомсельмаш должен был приехать сам первый секретарь ЦК компартии БССР Ефрем Соколов. В поездке его сопровождал Алексей Камай, который незадолго до этого перебрался из Гомеля в Минск на должность секретаря ЦК КП БССР.
Чтобы отстоять забастовочное движение, Мурашко решил созвать людей к заводоуправлению Гомсельмаша во время приезда делегации из Минска. Рабочие стали на ступеньках перед входом в заводоуправление, преградив путь высшему партийному руководству.
Когда делегация попыталась пройти в заводоуправление, Мурашко обратился к ним, попросив объяснить собравшимся цель приезда:
«Если Соколову давали говорить, то Камай, как только рот раскроет, сразу в толпе рев: "Сука", "Побейте его!" Там же люди разные».
После этого активист обратился к толпе, сказав что рабочим надо пропустить чиновников в заводоуправление, но разговор, который там будет вестись должен транслироваться на улицу. Сам Мурашко также проследовал на совещание:
«Когда я пришел, там уже президиум. А Камай уже сидит, читает нам наши же требования. А я как зашел с улицы, сбоку так сел и сижу, слушаю. Он дошел до третьего пункта наших требований, я поднимаю руку и говорю "Можно реплику?" — "Пожалуйста". Я говорю "Вы знаете, мы ждали правительство, требования было к правительству страны, а к нам приехала партия. Вы партийный человек, какие вы нам можете ответы дать"».
Художник: Street Wind
За время встречи стачком принял соответствующую резолюцию, которую зачитал Мурашко. На этом встреча была закончена.
На следующий день директора Гомсельмаша вместе с Бухвостовыми и Барабановым вызвали в обком партии. Активист посчитал, что руководству завода вновь понадобится помощь и созвал людей к обкому партии, расположенному на Ланге, 17.
Во время совещания возле обкома собралась толпа людей. Собравшиеся требовали, чтобы к ним вышел Камай, на двери обкома повесили ливерную колбасу. Руководство завода, вышедшее после совещания, толпа встречала как победителей. Камай и Соколов вынуждены были покинуть здание обкома через запасной выход.
В тот день рабочие Гомсельмаша смогли окончательно защитить руководство завода. Все переговоры с представителями компартии на этом были остановлены. После этого Мурашко начал готовить марш на Москву, чтобы прямо в Кремле озвучить требования рабочих к правительству.